«Письма Низкого» в жанре небытия. Вторая глава

ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Письма живым

(продолжение)

«…очень трудно куда-нибудь уехать, когда сидишь сиднем столько лет», — вздохнул он, слушая, как она рассказывала ему о том, что скоро лето, и пора собираться на юг.
- Я так хочу к морю, — молвила она.
- Ты там уже была? — поверял он.
Она когда-то была, а потом жизнь затянула: работа, учёба, друзья и семья. Но с семьёй не сложилось, учёбу она не смогла продолжать, часть друзей опустилась в наркоманы, работа для девушки слишком тяжела.
- Я скоро уволюсь, — сообщила она.
- А как же друзья?
Часть из них собиралась тоже на море — она их позвала. («Если они не приедут, без них будет скучно, а если приедут, то позже».) А ещё там — горы и скалы, жаркое солнце и местные люди.
- Какие они?
- Простые. Не такие, как здесь, — вздохнула она и окунулась, как увидел он, в море…
Но он не был спокоен. И он бы не поехал, если бы не она. Но он её не винит, она не знала. И всё же Низкому было плохо, а Высокий его не поддержал.

Примерно в это же время Низкий был в квартире и наверняка хотел поделиться наболевшим с Высоким. Но Высокого не было, и Низкий изложил свои мысли и чувства на листке, а потом запечатал в конверт. «Кому повезёт прочитать листок, тот многое поймёт», — подумал было Низкий и… Низкому лучше об этом не думать. Но он об этом подумал и заплакал, потому что его почти никто не любил и он никому не был нужен.

[Начало листка]

Меня преследуют. В моей голове кричат угрозы, унижения, звуки…
Эти крики стремятся погромче напомнить мне о себе, чтобы заполнить мою душу болью и страданиями.

В детстве меня часто били родители.
ЩАС ТЫ У МЕНЯ ПОЛУЧИШЬ!
Один раз папа с такой силой звезданул по моей голове, что сделал мне сотрясение мозга. Конечно, это было новое слово в семейном насилии, но… в сущности, ничего особо замечательного не произошло. Просто военный офицер, чья работа во многом заключалась в… в служебном насилии над подчинёнными солдатами, немного перегнул палку… Бывает же так в жизни: чуть-чуть перегнул палку, и чуть-чуть не убил…
САМ ВИНОВАТ, ГОВОРИЛ ЖЕ ТЕБЕ — ЕШЬ!
Но я не хотел и не мог есть тот противный суп…
В отличие от папы (редко, да метко), мама била полегче. Правда, должно быть потому, что работа на местном заводе «за мизерную зарплату» понемногу доканывала её, она занималась рукоприкладством чаще отца.
ЗЛА НЕ ХВАТАЕТ! ПОЧЕМУ Я НЕ ПРИДУШИЛА ТЕБЯ ЕЩЁ ПРИ РОЖДЕНИИ?!
Почему? А почему она вообще меня рожала? Она думала, что я буду с самого детства послушной собачкой, живущей исключительно по её командам?
БУДЬ ТАКИМ, КАК ВСЕ!
Зачем мне быть, «как все»? Я — не «все», и я хочу быть собой!
Родители отняли у меня радость жизни. Но кое-что дали и взамен. Я имею в виду привычку к боли.

Эти крики настигают меня и в снах, при этом я содрогаюсь всем телом и просыпаюсь по ночам в холодном поту.

Мне было 10 лет, когда мой приятель Зубок бросал на шоссе гильзы, найденные на свалке в соседней военной части. Он часто туда лазил чем-нибудь поживиться, а иногда и я с ним вместе.
Я вышел гулять, увидел «главного хулигана нашего двора», и подошёл к нему. Гильзы были большого калибра (наверно, от карабина). Только я успел сказать, что его занятие — помеха для дорожного движения, как Зубок развернулся и унёсся куда-то как бешеный, а шапка с моей головы была сорвана.
СОВСЕМ Е…СЬ, СОПЛЯКИ… НУ-КА, ГДЕ ЖИВУТ ТВОИ РОДИТЕЛИ?!
Обернувшись, я увидел злое лицо какого-то дяди в офицерском бушлате, который прибежал восстанавливать справедливость. Зубок, что называется, сделал ноги, и дядя решил забрать себе мою шапку, чтобы я не сбежал тоже. Наверно, он подумал, что я тоже кидал гильзы, а может просто решил на мне «отвести душу».
Дома он, не моргнув глазом, принялся рассказывать моим родителям о том, что я вместе с другим мальчиком бросал железки на проезжую часть и чуть не вызвал аварию. Потом он ушёл, отдал мою шапку родителям, а папа согнул меня пополам на стуле и вынул большой кожаный ремень из своих офицерских штанов.
АААААААА БОООЛЬНООО!
Он бил сильно и долго. «Когда же кончится эта пытка? Бифштекс из моей задницы уже готов, он хочет меня забить до смерти?» А он всё бил и бил.
БУДЕШЬ ЕЩЁ? БУДЕШЬ?!
Я беспомощно заходился криком о том, что не буду, никогда не буду, да и не делал то, за что меня наказывают («дядя ошибся, я ничего не делал!»), и обливался слезами. Но папа только свирепел ещё больше и порол меня ещё сильней, ещё яростней…
И мучения были не только телесные, но и моральные…
Прошли годы, но порой человек в военном бушлате и собственный отец с искажёнными мстительной злобой лицами преследуют меня в кошмарах.

Они вызывают депрессии и окрашивают мою жизнь в тёмные тона.
Эти крики становятся особенно бдительны и настойчивы в периоды скверного, испорченного кем-то настроения или тогда, когда в жизни возникают полосы провалов и неудач.

«Б» — мой родной класс, самый хулиганский во всей школе. Шесть хулиганов, и каких! Ни один из них не смог окончить и восьми классов из-за «неудов» и плохого поведения. В 6-м классе наши парни как-то подшутили над одним учителем, назначенным преподавать у нас физику.
Он был лысым, и я не видел, чтобы он когда-нибудь улыбался. Похожий на марсианина со сверкающими сощуренными глазами и крепко сбитым телом, Коголовский (такова была его фамилия), казалось, имел потребность давить на других и затыкать их себе за пояс.
ТЕПЕРЬ ЗДЕСЬ КОМАНДУЮ Я!
Вот он и начал лепить двойки и выгонять из класса наших парней, обычно бивших баклуши на задних партах. Но однажды они придумали «месть» Каннибалу (как они его называли). Они смастерили дымовую шашку и подкинули на перемене в кабинет к Коголовскому, а меня… вытолкнули к самой двери. Конечно, шашка дымила не как настоящая, но… разъярённый учитель вылетел из класса и…
АХ ТЫ С…! ИДИ СЮДА!
…схватил меня, попавшегося ему под руку…
К К Х Х Р Р У
Два раза я терял сознание от боли, своим молотом убивающей мою бедную ногу. Второй раз — в больнице, сжимая зубами подушку, потому что укол анастезии подействовал не до конца, когда мне начали накладывать гипс. А потом я вспоминал красное-красное лицо Коголовского, его сильные руки, кубарем бросившие меня на лестницу, и хруст своей ноги, зацепившейся за лестничную решётку.
К К Х Х Р Р У
И сейчас, когда я вспоминаю этот звук снова, у меня начинает болеть нога.

Это можно было закончить, не думать об этом. Но я не могу убежать от себя, от своей жизни. И я не убегаю — я проживаю свою жизнь в который раз…
Я не могу предать страдания и боль забвению… это будет конец всего.

[Конец листка]

(продолжение следует)