1980-е годы современного летосчисления выдались на редкость мягкими, даже тёплыми, и запоминающимися. В это время были и убийства, и насилия, и правительства, и чиновники, но всё же они не смогли полностью затмить радость, человеческие отношения и творчество восьмидесятых. Когда ты пересматриваешь невероятные фильмы Лючио Фульчи, у тебя будто сердце кровью обливается, — как же было хорошо! Ужасы были ужасами, но за ними стоял дух, стояла сила, стояли люди, пропитанные этими энергиями и словно слепленные так, как хотело время. То время…
Эти фильмы, которые ты пересматриваешь, делают тебе больно, потому что в них сохранилась та аура, которая когда-то радовала, а теперь зовёт тебя, как будто плачет, а ты – как предатель – бросил её и живёшь здесь, и тоскуешь от разорванности, и места себе не находишь, и плачешь, и страдаешь, тебя замучила ностальгия, а этот мир не отпускает тебя, а сам ты уйти отсюда боишься, потому что ты не знаешь, когда уйдёшь, что ты найдёшь, где ты будешь, встретишься или нет опять с тем временем – это звучит фантастично, но для тебя фантастично и безумно то, что всё изменилось с ног на голову, аура ушла, ушли люди, или просто стали другими, противоположными, не мягкими, не светлыми, хотя – строго говоря – они ими никогда не были, но по сравнению с существующим ныне временем – были…
Почему так популярны советские фильмы восьмидесятых годов? И ведь эта популярность не дутая, как в Голливуде, а проверенная временем, к ней применимо почти абсурдное выражение: андеграундная. Главный секрет в том, что над советскими фильмами подолгу думали, их долго репетировали, долго снимали, — они не были такими денежными, как в Голливуде, в них нет изощрённых западных спецэффектов, но в них есть главное: душа – чего не хватает западному и, по-видимому, мировому кино. Нет, речи не идёт про андеграунд и авторское кино, имеется в виду мейнстрим. Так вот, советские фильмы восьмидесятых делались подолгу – не то чтобы в них был вложен какой-то рекордный труд – труд был, но не рекордный – и за это время актёры, операторы, все необходимые для фильма лица пропитывались мощнейшим духом, который, можно сказать, их вёл, и они играли и снимали гениально – и этому способствовала та спокойная и отвлечённая атмосфера, которая была в то время…
Невозможно не напомнить отдельно о фильме «Маленькая Вера». Ведь это тоже – восьмидесятые годы, как ни странно, потому что то, что было в начале в советском кино, и то, чем всё закончилось, — две абсолютно разные программы. И одна из таких программ – «Маленькая Вера». Это небытие советской системы и всего образа жизни советских людей. Закат всего! Но человек-то жив. И он раздавлен… Фильм передаёт грусть окончания славного времени, за которое так и не было сделано ничего… И человек погиб.
Только новое время, уже девяностые годы, обнаружило то, что старого не вернуть, что всё изменилось, что время больше не помощник, что структура мира обозлилась и упорядочилась, жёстко сковав человека. И последний уже не похож на того, который был и который пропал в прошлом. Уже он больше – не человеческое существо, а нечто по типу робота: даже по виду лощёное, словно сделанное не из кожи, а из пластика. Даже блестит… Нет, вряд ли точно удастся передать разность того и этого времени: это же просто слова, с помощью них можно только подвести к восприятию ушедшего времени. Это не уходящая личная трагедия, потому что время ушло вусмерть родное…
Сергей Никифоров, 2012