Нельзя сказать, что Пруст напрочь не оригинален - напротив, его стиль, его предложение, его погруженность в воспоминания, которые он настолько тщательно описывает, стараясь не упустить самую мелкую деталь, — говорят о незаурядности и даже исключительности в свободно представляемом полку писателей. Безусловно, Марсель Пруст мог бы командовать батареей! Если перейти на принятый незатейливый язык, писатель, несомненно, претендует на признание одним из отцов-основателей, одним из зачинателей психологической прозы, современной, а не той, старой, «классической». Но у него всё же есть серьёзные недостатки. И один из подобных — отсутствие оригинальности… вот именно, оригинальности! Его язык чуден, его стиль прекрасен, но его взгляд на вещи — совершенно нет. Его описания лишены своеобычного взгляда, они представлены в очень изысканном виде, да, таких нет ни у кого, — но, к сожалению, они базируются на общепринятой позиции.
И поэтому, вот именно потому, что Прусту не достаёт своего взгляда на вещи, его проза зачастую сосредотачивается на том, о чём, в действительности, и нет нужды писать. На описании прогулок главного героя с мамой в сторону двух населённых пунктов — Германта и Мезеглиза. На описании природы, местности, на описании обыденных чувств и тайных — но таких же обыденных — желаний главного героя, на описании множества людей, ничем особенным не примечательных. На описании наблюдения над местной девушкой, над мадмуазель Вентейль, — она почти совсем не выдаётся из толпы — разве только добродетельная, как её умерший отец, но в то же время ищущая порока, — наиболее точно, но немного грубо про неё можно заметить: она подвержена садизму, она садистка.
Описания Пруста переходят на церковь, какой её воспринимал ребёнок, однажды он сочинил о ней несколько предложений, он грезил стать в будущем писателем (в немного изменённом виде эти предложения, сочинённые много лет назад, приводит Пруст). И чтение главного героя, и описание восхищения по поводу современного ему писателя Бергота, и обсуждение книги Бергота со своими школьными друзьями — и мальчик водил этих друзей в дом, но дедушка понимал, что они в основном евреи, и они ему не нравились, но не потому, что евреи, а потому, что не лучшие представители этого племени — и со Сваном, который, оказывается, был-то сам еврейских корней, и который, оказывается, был-то с Берготом знаком лично, ведь дочь Свана принимала каждую неделю Бергота-гостя у себя.
Единственный человек, практически единственный предмет в романе, в первой его части, что может сойти за интересный, — тётя главного героя, страшная выдумщица, в отсутствии забот и дел выдумывавшая сцены об обличении в воровстве служанки Франсуазы или приходящей в дом Евлалии (помощницы местного певчего), разыгрывавшая эти сцены сама с собой, сама с собой же игравшая в карты. Она была очень подозрительна в отношении Франсуазы, постоянно хотела её в чём-то обличить, наносила ей оскорбления, отчего Франсуаза становилась мнительной.
Тётка была такой выдумщицей, потому что праздность рождает дух злобы. Франсуаза же ненавидела приходящую в дом Евлалию и проклинала её злобнейшими словами из-за того, что, как ей казалось, после посещений тёти, у Евлалии скопилось уже огромное состояние из тех монет, которые ей подавала тётя. Франсуаза страшно ревновала тётю, но строила Евлалии благожелательное лицо. Франсуаза была обывателем, она защищала «родных» и относилась с необычайной жестокостью к «конкурентам» — так она требовала считаться с ней, — боже, как же она была жестока со служанкой-посудомойкой! Поистине, «Невыносимый мир ужасен без покрова», как писал в «Проклятых женщинах» Шарль Бодлер, пускай и не о том. В романе «В поисках утраченного времени», в первой части «В сторону Свана» Марсель Пруст показал неинтересных, заурядных людей и лишь одного интересного человека, но, впрочем, такого же злого, как все, ибо во всех много злобы — которая разъедает их, которая разъедает всех!
Сергей Никифоров, 2011