Ты изголодался. Ты возвращаешься. Твои мозги некормлены. Ты ходишь взад-вперёд, ты не можешь остановиться, что же ты хочешь? Ты хочешь знать всё? Ну — ты разве не интеллектуал? Ты хочешь знать о Венгрии времён Второй мировой войны, о салашистах, о нилашистах? Тебе повезло: есть такой венгерский писатель Ференц Шанта, не сказать, что его произведение «Пятая печать» — произведение без изъянов, без политической подоплёки, без наивных рассуждений, но, не будучи шедевром, это произведение всё же довольно-таки добротное и, право слово, любопытное.
По жанру, пожалуй, это социалистический реализм, так можно заметить, начав просматривать произведение, - но, как и везде, здесь есть элементы другого… а именно небытия. Чересчур академично и, как полагается, наивновато, — но таков практически весь соцреализм. Итак, что ты здесь находишь для себя? Пропустив разговоры участников романа на разные их интересующие, но не интересующие тебя темы, ты останавливаешься ближе к концу. Ну, вообще-то темы есть интересные, но они поданы так, что интерес, пожалуй, будят не у взрослых, а у детей. Вот именно так это воспринимается: что такое хорошо, а что такое плохо… Подвешенный, окровавленный, весь избитый до полумёртвия человек появляется ближе к концу романа, когда главные герои — посетители кабачка — оказываются по доносу в застенке нилашистов, — нилашисты представляют собой венгерский аналог фашистов.
Действительно, окровавленный полумёртвый человек — хорошая иллюстрация небытия, но только иллюстрация. Здесь показаны его страдания, его чудовищная лопнувшая кожа, но не духовный уровень, не внутреннее состояние… что, наверное, было бы слишком красиво. Шанта, честь ему и хвала, перепрыгнул обыденность и вышел на прекрасный, продвинутый уровень — и это уже не социалистический реализм, последние страницы романа — это, если можно так выразиться, преддверие небытия. Пожалуй, кое-чего недостаёт: атмосферы, например… Но Шанта всё же рулит: так повернуть соцреализм в сторону настоящего реализма, в сторону духовного и бездуховного и, в конечном счёте, довести дело до показа пустоты в человеке, который остаётся один на один с собой и в то же время ни с кем, поскольку его уже нет, он себя предал, как последний подлец… вот это и есть правда о жизни, о реальности, о том, что всё уходит, и жизнь, и реальность, а дух, душа — она остаётся, и может так случиться, что бытие окажется небытием и наоборот. Но вот что главное: несчастная-несчастная душа, которая дремала, и вот она проснулась — что с нею дальше будет? Отнюдь не праздный вопрос. На который ответ очевиден.
Фашиствующие нилашисты избивают главных героев «Пятой печати», Кирая, Ковача, Белу и Дюрицу, — после побоев, чтобы убедиться в их лояльности, им предлагается «счастливая возможность»: их выпустят на свободу в обмен на избиение полумёртвого человека, который ни в чём не виноват… Почти все оказываются честными, почти все — что довольно странно в наше время, в котором мы находимся, но то время — не наше время, — в то время почти все выбирают смерть потере в себе Человека (с большой и довольно гордой буквы)… Но один из арестантов всё-таки — хотя ему это невероятно трудно — бьёт по лицу подвешенного полумертвеца, и его отпускают на свободу, а не кончают, как всех, — как было бы логично, несмотря на рассуждения нилашистов в романе, — логично, потому что реально. И он идёт, и идёт война, гремят взрывы, а он не знает, куда ему идти, податься домой, что ли? Дом как дом, целый, неразбомбленный, но его это не заботит… ничего уже не заботит. Он не в себе. Он есть — и его нет. Он уничтожен своим поступком, своим чудовищным деянием на глазах у всех… Он упал, он так низко упал… Вот эти заключительные строки очень сильны у Шанты: здесь есть дух, есть важность, есть смысл — что же делать, куда идти, а куда идти не следует… куда пошёл этот его главный герой. Бедный и предательский герой. Но настолько жалкий и правдивый, что становится страшно: куда летит мир… А летит он туда же, куда и жалкий герой: в бездну, в ад…
Известное дело, Ференц Шанта далеко не единственный представитель и своей эпохи, и соцреализма, близко подошедший к самой сути, предваривший разгул небытия в человеческой душе; конечно, есть такие имена, как Эрих Мария Ремарк, Генрих Бёлль, Александр Фадеев, Николай Островский, — но такие имена слишком известны и без меры прославлены, чтобы о них много говорить и расточать в их адрес комплименты. Не нужно приводить в пример и «великих классиков критической школы» — они уже настолько приелись и как-то затвердели, да и вообще в них мало гениального: ведь их выбрали обыватели - а они не выбирают чужаков… Хотя это не то чтобы строго-настрого: вообще, мир так устроен, что доступно мало андеграунда, и ты иногда бываешь вынужден пользоваться попсой.
Сергей Никифоров, 2011