1980-е годы подарили нам много музыки. Когда ты еще не зрел, когда ты по-настоящему юн, у тебя в душе такое настроение, что хочется поломать весь мир, создать его заново так, как хочешь ты, просто потому что у тебя много энергии, потому что ты склонен отрицать все правила и традиции, по которым живёт мир. И разве это плохо? Нет, ты уверен, твоя деятельность – это не разрушение, а созидание, это нечто новое и необычное, в чём нуждаешься ты и нуждаются другие. Ты видишь проблемы – ты хочешь их решить. Решишь ли ты их? Ты не одинок. Ты находишь подтверждение своим мыслям и настроениям в музыке, которую ты выбираешь.
В восьмидесятые было много музыки, и она была волшебной, она была смелой, новой, живой, ты постоянно слушал эти группы, которых были сотни, если не тысячи. Родители не купили тебе магнитофон – это было дорого в то время. Но от этого музыка стала дороже для тебя, ты вслушивался в неё, ты напевал, ты парил над землёй. Сначала было лишь радио, потом его запретили – запретили ту радиостанцию, что ты слушал, — это было уже в девяностых. Но в восьмидесятых ты нашёл передачи на радио, которые транслировали новую музыку – музыку для молодых, для тех, кто был смел и отрицал заскорузлость, всё старое и никому не нужное.
А ещё было так: ты приходил во двор, где сидели в беседке большие мальчишки, и у одного из них был магнитофон, они слушали те самые группы, ту самую новую музыку. Ты стоял рядом и подслушивал. Тебе нравилось. Ты помнишь, как услышал абсолютно безумное сочетание вокально-инструментальных звуков. Что это был за голос! Что это была за музыка! Это словно была истерика койота, а музыка была до того бешеной, что с непривычки захватывало дух. Ты спросил, что это была за группа. Тебе сказали: «Slayer, сынок».
В восьмидесятые годы была пора расцвета металла – смелой и сильной музыки, и молодёжь её охотно слушала, и было даже странно, что такую нонконформистскую музыку слушали почти все, — набирало силу движение металлистов, одним из отличительных признаков этих дерзких молодых людей были длинные волосы – и чем длиннее, тем лучше – и гопники, которых было в то время навалом, зверели при виде лохматых и проклёпанных подростков, и поэтому были часты драки, поэтому быть металлистом означало ходить и оглядываться по сторонам. Но количество металлистов росло не по дням, а по часам и минутам – музыка действовала, музыка была исключительной, правильной, совершенной, а молодые люди её выбирали, её напевали, ей увлекались – это затягивало, это приводило к отказу от обыденности, косности и старости.
Какие были группы – Accept, AC/DC, Iron Maiden, Manowar, Metallica, Ozzy Osbourne, Europe, Twisted Sister, King Diamond, Helloween, W.A.S.P., много, много групп! И до сих пор ты слушаешь эти группы, этот металл восьмидесятых, и ты уже понимаешь, что то время прошло, когда было такое богатство, такой расцвет, такая волшебная россыпь музыкальных жанров, коллективов, исполнителей. Именно восьмидесятые подарили нам такой жанр, как трэш-метал, и таких монстров – в хорошем смысле, – как Slayer, Metallica, Testament, Megadeth, Anthrax, многих, многих «монстров»!
Когда ты слушаешь 1985 год группы Anthrax, ты думаешь: неужели всё так волшебно? Это же даже не описать! И ведь это не самый их сильный альбом: позже выйдут две бомбы, два альбома из разряда must have. Но даже этот альбом разрывает душу: ведь не может же быть так прекрасно, ведь есть мир, есть судьба, и они подавляют, они всё хоронят, и почему они это не успели похоронить? Они похоронили всё это в девяностых годах, они похоронили восьмидесятые годы, они похоронили Anthrax, Metallica, Megadeth и даже повлияли – не в лучшую сторону – на Testament. Тот угар, то веселье, та дружба, те возгласы освобождённого духа, — они все захоронены, нет больше ничего, кроме представлений и чувств, состояния души того, кому это нужно, кто это любил и никогда не допускал и мысли, что оно может уйти, разрушиться, кануть в пропасть прошлого времени. Это не то что жестоко – это убийственно.
И теперь тот, кто это любил, кто это любит и будет любить, тот предпочёл бы, поистине, физическую пытку: но не отбирайте же у меня то, своё, родное, лучшее и ценное, единственное – да, единственное, что у меня есть! Но есть только в душе, а не в мире. И мир тебе не даёт вздохнуть. Он всё перерабатывает. Восьмидесятых годов больше нет. Есть чужое, тебе ненужное. И ты по инерции живёшь, и у тебя нет свободы, у тебя отобрали то, что тебе нравится, — живёшь ли ты?
А в восьмидесятых ты жил – мучился, но жил, существовал хоть как-то. И можно привести в пример ещё множество всего: как музыку, так и фильмы, и собственные впечатления, но от этого даже становится больно, потому что этого давно нет. А особенно нет неба – голубого и светлого неба, которое было только в восьмидесятые годы, и без которого жизнь не мила.
Сергей Никифоров, 2012