Стены должны рухнуть, должна быть солидарность, взаимообмен между двумя планетами. Такого взаимообмена не было между Уррасом и Анарресом, а так как темпоральную физику на Анарресе никто не понимал, Шевек не мог плодотворно заниматься наукой. Он был практически лишён общения с коллегами-учёными уррасти (большинство его писем на Уррас не пропускала цензура в лице зловредного Сабула и администраторов Порта), а ведь только это давало возможность совершить научные открытия!
Кажется, никогда не будет счастливо человечество! Шевек гуляет по парку с женщиной-уррасти, отмечая про себя её вызывающую сексуальность. Таких женщин подруга Шевека называла «спекулянтками телом». Затем Шевек и «спекулянтка» едут к ней домой на вечеринку, где Шевек делится своей Теорией Одновременности с интересующимися. Его Теория заключается в том, что полагает не время «проходящим», текущим, а людей, постоянно движущихся по течению времени, которое уже существует. Некий господин Деарри (как настоящий капиталист) пытается уяснить какую-либо практическую промышленную пользу от этой теории, но Шевек лишь смотрит на него холодным взглядом… Его спрашивают, как живут на Анарресе. Что сказать Шевеку? «Здесь вы видите драгоценные камни, там — глаза. А в глазах — великолепие, великолепие человеческого духа. Потому что наши мужчины и женщины свободны, — говорит анархист. — А вы владеете, и поэтому владеют вами. Вы все — в тюрьме». Заканчивает Шевек криком души: «Это — все, что я могу разглядеть в ваших глазах — стена, стена!»
Хозяйка дома восхищена Шевеком, она заводит его в свою комнату, а он, не в силах контролировать себя, расстёгивает штаны и испускает своё семя прямо на её платье. После этого он возвращается в зал, где гости, и, вдруг согнувшись, прилюдно выворачивает содержимое желудка на стол.
Перед Шевеком встаёт, наконец, в своей безумной ясности проблема существования в мире-тюрьме. Он чувствует невозможность такого существования. Может быть, как сказал один из персонажей «Обделённых», анархизм Анарреса был возможен лишь потому, что на планете не было соседних государств. Но ведь это не значит, что анархизм – это утопия. Всё доброе и хорошее в этом мире (в том числе и анархизм) всегда унижалось и подавлялось людьми. Однако только оно даёт нам жизненные силы и надежду на будущее. Если идеал недостижим, тогда он становится утопией. Он не настоящий идеал, потому что в нём нет потребности.
Казалось бы, зачем придумывать свой язык? Но даже такая потребность имеет право на осуществление. И анаррести, после заселения Анарреса, сами придумывают свой язык (навроде эсперанто). Их существование – это, прежде всего, братство. Братство по-настоящему, которое берёт начало в разделённой боли. А где есть такое братство, имеют наибольшую силу обещания. Ведь что такое обещание? – Это добровольное обязательство, ответственность, без которой не бывает перемен. Вот зачем нужны обещания, вот зачем нужно братство. И всё же такое братство не было бы нужно, если бы оно не давало возможность развитию личности, препятствовало бы ему (к сожалению, в малых масштабах среди анаррести такая проблема имела место быть, но это же в малых масштабах, а не в целом).
Современность слишком однобока, огосударствлена, чтобы относиться к таким книгам, как «Обделённые», с полным пониманием. Есть надежда, что когда-нибудь таких книг станет больше, ведь государство не вечно, а люди всё же хотят главного – свободы и справедливости. И пока единицы пишут подобные книги, и понимают их также, вероятно, единицы. Свидетельство тому – повсеместная классификация «Обделённых» как романа-утопии, романа-фэнтези или вдовень – романа «в жанре научная фантастика». Нет, не без фантастики, конечно, но разве же она – это всё, о чём роман?
Сергей Никифоров, 2012
Страницы: 1 2