По своему характеру его литература вытекает из приключенческого направления художественной словесности. Впрочем, писатель он разнообразный — и не только писатель, он и поэт, и драматург — скорее «приключенческое направление» — одна из основных характеристик его литературы. В произведении «Сорок первый» это направление заметно с первого взгляда, оно не то что не скрывается, — допустим, что об этом можно было бы подумать для пущей оригинальности; впрочем, это была бы неискренняя и надуманная оригинальность, — оно выставляется без всякого стеснения; действительно, Борис Лавренёв не скрывает зависимости некоторых элементов своего творчества от «приключенческого направления».
Путешествие отряда через Кара-Кумы, необитаемый остров, поиски пищи, болезнь, а потом спасение, — хотя всё оканчивается трагично, сразу же оживляет в памяти сюжеты из романов «классиков жанра»: Луи Буссенара, Роберта Луиса Стивенсона, Даниэля Дефо. Последний писатель находит заметное место в «Сорок первом»: это и формальная составляющая произведения — описания его глав — и фактическая — воспоминания одного из главных героев произведения о романе «Робинзон Крузо».
К сожалению, Борис Лавренёв не мог написать произведение свободным от социалистической идеологии: он жил в такие времена, когда «просто так писать» — означало по меньшей мере неизвестность. Нужно было развивать марксистко-ленинскую философию художественными средствами. И Борис Лавренёв это делал.
Гражданская война. Красноармейцы. Марютка. В своей повести «Сорок первый» Лавренёв представляет её мечтателем и круглой сиротой. Она в отряде «малинового» Евсюкова особенная. Она пишет безграмотные стихи и ведёт счёт убитых ею врагов. У неё уже их сорок. Сорок первого Марютка не подстрелила — промахнулась. Красноармейцы берут его в плен. Офицер с неожиданной фамилией Говоруха-Отрок. Евсюков поручает Марютке смотреть за ним, пока отряд идёт в Казалинск, где есть штаб и есть дознание. Действие повести Бориса Лавренёва происходит в Средней Азии, в «зернь-песках» огромного масштаба, в Кара-Кумах. Любимое междометие (вместо ругательства) Марютки — «рыбья холера» — пошло, как видно, со времён, когда она резала селёдку в своём рыбачьем посёлке; а потом была принята в красноармейцы и пошла воевать против «капитала» и за победу «труда». И вот оказалась в отряде Евсюкова, на берегу Арала.
Евсюков узнаёт от киргизов о выброшенном где-то недалеко на берег рыбачьем боте. На нём отправляет комиссар Марютку с пленником — по Аралу, в Казалинск. По пути их застаёт врасплох шторм, и они оказываются выброшенными на необитаемый остров. Вместе они разводят костёр и просушиваются, Говоруха-Отрок бредит, потом отходит, Марютка с ним возится, кормит его, сначала лепёшками, а потом солёной рыбой. Говоруха-Отрок благодарит её, а она в ответ краснеет. Он хочет покурить, а бумаги для завёртки табака нет. Нет, кроме той, на которой стихи Марютки. И она даёт ему для завёртки бумагу, на которой стихи. И у него такие «опасные» глаза, необычные синие глаза. И она влюбляется в него, который должен был стать сорок первым на её убийственном счету, а становится лишь первым — на любовном. А он разочаровался в родине, потому что она — пустошь, наряду с революцией. Для него единственная родина — мысль. В книгах он хочет найти прощение, ведь земля «на закате», она гибнет от опустошения, человечество выдумывает, как истребить людей, как их побольше истребить, чтобы наесться.
Наконец вдалеке показывается парус, к Марютке и офицеру идёт спасение! Но когда он приближается, Марютка понимает, что это господа, и, как «всполошенная наседка», дёргается, а потом хватает винтовку. А поручик Говоруха-Отрок совсем ополоумел от радости и машет своим. Марютка не может его сдать живым. Он становится-таки сорок первым на её убийственном счету. Но она его, «родненького», продолжает любить.
Пронзительная жизненная драма — ещё одна характеристика лавренёвского творчества. Наряду с двумя другими — соцреализмом и «приключенческим направлением» — она делает повесть Лавренёва особенной и непохожей на произведения остальных представителей так называемого старшего поколения соцреалистов. Фадеев, Островский, Горький, — кого ни возьми, все похожи: похожие сюжеты, похожая романтика, похожий моральный лейтмотив — «все плохие, одни пролетарии/советские люди хорошие». Но Борис Лавренёв очень ясно показал, что моральный лейтмотив не может быть замешан лишь на идеологии, что романтика романтикой, приключения приключениями, но есть не только «чёрное и белое», есть разные люди «по ту и другую сторону баррикад» и есть, главное дело, сомнение, которое и присуще жизни, без которого нет настоящей литературы, настоящего творчества.
Повесть Лавренёва «Сорок первый» не может быть отнесена к одному литературному жанру, по крайней мере в ней можно увидеть три, но больше интересно даже не это, а другое — концовка повести. Она не просто пронзительная и жизненная, в ней проступает что-то тайное и незатасканное, если точнее, близкое; в ней — если можно об этом говорить — явленность небытия души…
Сергей Никифоров, 2012