Неспешные прустовские описания, видимо, совсем не понравились публике поначалу, просто потому, что она не привыкла к такому чудноватому способу изложения произведения. Другое дело, например, Анатоль Франс, например, его «Преступление Сильвестра Боннара», где язык точный и бойкий, где всё сразу ясно, где есть юмор, где есть сатира, где не может быть пространных описаний и какой-то субъективной углублённости: всё ясно, всё понятно, всё точно!
Но, можно ли предполагать, что читать постоянно одно и то же не наскучит? Что можно читать одно и то же всегда? Анатоль Франс, — уже устаревший тип литературы, не сказать, что такие писатели, как Анатоль Франс, совершенно потеряли свою актуальность, нет, не потеряли, но уже неинтересны, как раньше, — интересны уже такие, какие были неинтересны раньше, как, например, Марсель Пруст. Который был неинтересен только поначалу и только потому, что его сразу не поняли и не смогли оценить. Его раннее эссе «Против Сент-Бёва» написано в той же манере, что и весь поздний цикл «В поисках утраченного времени», в нём присутствует та же самоуглублённость, та же неспешность, те же длинные, чрезвычайно длинные, но и очень красивые предложения…
Роман «В поисках утраченного времени» и, в частности, его первая часть «В сторону Свана» проклюнулись из маленького зёрнышка-эссе, маленького в сравнении с тем очаровательным деревом, которое выросло и раскинуло свои ветви невероятно широко. Вначале был небольшой росток, — мы читаем только начало, мы видим тётку главного героя, которая была старой и больной и говорила всем, что она совсем утратила сон (хотя ребёнок видел, что она спала), она говорила «я пойду отдохну» вместо «пойду посплю», и шла спать, а кроме того, она разговаривала сама с собой. В общем, она была старой и странной. А служанка Франсуаза, как видно, чувствовала себя превосходно, у неё не было таких старческих «задвигов», как у тётки, но у неё существовали свои «тараканы в голове». Франсуаза всё делала быстро и хорошо, ей не было цены, у неё была лишь зависть, которая точила её. Она завидовала одной женщине, приходящей к ним в дом и получающей всегда немного денег от тётки (эта женщина, кажется, была навроде «внештатной» служанки у тётки).
Ребёнка привлекала колокольня городка, небольшого, вернее, даже малюсенького городка Комбре, где все друг друга знали, и всё друг о друге знали, в этом городке и происходит действие. Но иногда действие перемещается — и ты уже видишь Париж, «рабочий» кабинет и дядю Адольфа. И главного героя, совсем ещё ребёнка, пришедшего к дяде. Однажды ребёнок очутился у дяди незапланированно, он увидел у дяди молодую даму, которая говорила, к примеру, о том, какие она предпочитает папиросы. Дядя чувствовал себя неловко перед ребёнком, он выпроводил его и наказал не рассказывать родителям о своём визите к дяде. Но ребёнок не послушался, он думал, что ничего в этом страшного нет, — подумаешь, он видел у дяди даму, ну и что? Он рассказал своим родственникам об этой встрече, но родственники почему-то восприняли это присутствие дамы в дядином доме плохо.
Родственники не говорили ребёнку, чтобы он больше не общался с дядей, однако дядя подумал, что так и было, поэтому они больше не встречались в дядином доме, не встречались несколько лет, а потом дядя умер. И это поразительно жестоко: условностями жизни вырезать человека из бытия. Поразительно жестоко, всё равно что вырезать жизненно важный орган из организма. Но разве так можно жить?
Сергей Никифоров, 2011