Рассказ старого деда
К ним пригнали духов, молоденьких, сопливых, беззащитных. Они словно слепые котята или же щенки. Кому их учить, кому воспитывать? Щенки… На каждого щенка найдётся динозавр, на каждого духа — дед.
Как там, на гражданке? Надо будет спросить у духа, надо будет вытрясти из него спесь! — так думает дед, служилый, отслуживший в тюрьме бесконечный срок. Ибо время в армии тянется медленно, оно почти останавливается и буксует, как во вселенной, у скоростного тела, когда пространство сжимается веером. …Эх, он скажет ему, что он — старый — знает юность, а мог бы порассказать — о жизни… Э, а деду годятся в подмётки гражданские, прожившие какой-то век? И то — округлённый неправильно век. Век… это не срок. — ЧТО, ОБИДНЫЕ ГРАЖДАНЕ, МОЖНО УВИДЕТЬ ЗА ВЕК? — Дед проживает дециллионы дециллионов лет за рекордно короткий период — за от силы, как представляет общество, два кругооборота Земли вокруг Солнечного Ядра. …Общество, гражданка, — что они знают? Э… гады. Дед — он академик, с образованием, с понятием, которое выхаживал, как женщину, на границе своей юности. Давно то было… Сколько веков? — Нет, надо показать этому духу, что он ещё мелкая сошка, что он ещё ничего не смыслит и не представляет, что его надо учить и учить… — Вот встаёт — приходится — с незаправленной кровати престарый дед. — Я б его ударил головой об стену, чтоб вышибить его жалкий мозг. — Но он не встаёт напрасно. Он не шутит — вышибет! У него такая злоба на всех этих… гадов, неучей! Расслабленных и гордых… Банановые дети. Нет. …Он запер духа в сушилке. — Пускай пропотеет, поймёт что к чему, подготовится к худшему. — Дух обязан сбавить обороты, сбавить массу тела, превратиться из банана в… кристалл! В твёрдый, чёрствый кристалл, такой же чёрствый, непоколебимый, как он сам, дед, старый-старый дед. — Предположим, это не сразу, это… через тысячу лет? Может… Но не для тех, кто видит трансформацию как развлечение, или не видит её вовсе. — Она не занимает для них больше нескольких часов или даже минут, — они в ней не участвуют. Но зря, — короткая, единовременная, и… дух должен стать неорганическим. — Нормальная аксиома, факт. Два на два = пять. — …Дед образован, умён, — был очень, когда был там, на воле, относительной воле, где учился, ходил, получал образование, в институт. До академика лет восемь не дотянул. Да… а увы, ему не пригодилось. Кому-то похвастаться, порассказать… да нечего. — Кто был студентом, тот знает юность, а кто солдатом — жизнь. — Здесь он авторитетный, один из самых авторитетных, ему положено многое, он уже кровью и мясом своим многое заслужил. …Где этот, заблудившийся дух? В сушилке темно. Слышится стон. Дед включает лампу, подходит к батарее, на которой почти расплавилась чья-то рука… Дух, духовный организм! — ОН ДОЛЖЕН СТАТЬ НЕОРГАНИЧЕСКИМ! — Дед отстёгивает цепь, берёт за шкирку духа и встряхивает. В ответ ему стон.
- Ну чё, я долго… — эх матерится гневный дед.
А дух, потный, с выплывшим глазом и отбитыми почками, качает головой.
- Я те ща покачаю… — и, обмотав цепью руку, дед бьёт: по почкам, по скулам, в нос…
Дух вскрикивает и оседает на пол.
- Вставай! Я те ща порасслабляюсь! — да наседает дед.
И, невозможно как, опавшее тело встаёт.
- Вперёд, шагом марш! — дед отвешивает по телу пинок, и тело идёт…
ОН ДОЛЖЕН СТАТЬ НЕОРГАНИЧЕСКИМ! — единая — стеною в государство — мысль… Дед её слушается, компетентную, неживую. Живых нет… сгнили. А в это время тело плетётся в душевую. А тело это духа. А почти без духа… — Я ему глаз разбил, — рассказывает себе дед, подгоняя сапогом уставшее от побоев тело, — а то сигарету зажал, Деду! За это надо наказывать… — представляет он. — Хоронить, заживо. Подпёк я его децл, ну щас он у меня попрыгает, поплещется под водой… Я ему свечу зажгу. — Дед включает кран, на пол разливается вода, стекает в ванную — в углубление в полу, покрытое керамической плиткой, неорганической, неживой. Дед командует — дух раздевается, бросает одежду на пол, ложится на пол. — Дай команду, он всё выполнит, — знает дед. И дед командует, и дух растекается по полу, моя, скобля нежным телом керамику — и сдирает кожу, превращает нежность в кровь, в ярчайшую живую кровь! …Дух не может не выполнить команду: такого не может быть. И не бывает, когда сходит спесь и всё, что было. Когда остаётся только краска на лице, и организм, который будит гнев. …Дух сильно просчитался, — где от него сигарета? Дух просчитался. Он выкинул её и растоптал. …Нельзя мусорить, по уставу нельзя. Не рассчитал своих прав. Ни себе, ни деду. — Не хорошо. — Дед его накажет. Дед берёт его голову и засовывает в ванную, потом высовывает, смотрит и смеётся злорадным смехом. Водолаз! Водолаз! — ТЫ ДОЛЖЕН СТАТЬ НЕОРГАНИЧЕСКИМ! — Но дух всё не захлёбывается… живучая падла! Дед здесь, на гауптвахте, один. Что он скажет командирам? А, офицерьё… что с ними говорить, с командирами: — Накомандовались, хватит, теперь очередь моя! — Дед бьёт, бьёт беззащитное тело о плитку, и кровь широкими струями растекается в воде… А как там, на гражданке, он у него так и не спросил. Ха… а чего ему там? Он здесь: воспитывает и наказывает. Как академик. Бог. ДЕД! — У духа не осталось сил защищаться. Дух подыхает как последний подопытный котёнок или же щенок.
Дед офицерам скажет, что несчастный случай. Его не накажут. Его в тюрьме боятся, уважают, — он авторитет. Он поставит свечу на духа, на бывшего духа, а теперь — НЕОРГАНИЧЕСКИЙ КРИСТАЛЛ. И будет меньше обидно. Эх… какое приятное время полежать и вспомнить деду, порассказать… он это заслужил.