МАРСЕЛЬ ПРУСТ. В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ВРЕМЕНИ. В СТОРОНУ СВАНА. СТРАДАНИЯ РЕБЁНКА

Вначале публика его не понимала. До него, пожалуй, так никто не писал: мысли вслух, без какого-либо начала и конца, потокообразно, в одном и том же темпе, бессюжетно, длинно, очень уж длинно, не выказывая оригинальности, ничем не стараясь понравиться, а просто наслаждаясь своими воспоминаемыми событиями из жизни, своими впечатлениями, своими равнодушными и нескончаемыми описаниями. При таком подходе Марсель Пруст, понятно, что и говорить, не мог быть положительно оценен в своё время, в начале своего пути, его отказывались печатать, его не признавали как писателя, но, пройдя через это обычное человеческое невнимание и неудивительную неодушевлённость, он ещё при жизни получил Гонкуровскую премию, а потом, когда уже умер, с течением времени превратился в одного из самых любимых писателей читающей публики. Времена меняются!

Его роман «В поисках утраченного времени», состоящий из семи огромных частей, не может быть осилен «за один присест»; в это монументальное полотно надо вжиться, надо с ним жить, надо его полюбить, чтобы только прочитать, чтобы только увидеть конец! Но каково начало: роман-воспоминание начинается с описаний засыпания и пробуждения главного героя, с описаний многочисленных деталей из жизни ребёнка в родительском доме, — и так начинается первая часть огромного романа, неброско, даже совсем равнодушно наименованного «В сторону Свана». Главный герой описывает свою родню — особенно бабушек, потом переходит к господину Свану, к почти единственному человеку, приходившему постоянно в гости в их дом, как они подолгу беседовали, как двоюродная бабушка главного героя относилась к Свану иронически, как он представал в глазах всей семьи — не желавшим разговаривать об искусстве (но потом ребёнок вспоминает, как он всё же говорил об искусстве), более разговорчивым на бытовые темы, как у всех сложилось о нём представление как об определённом человеке со своими свойствами.

Но главный герой узнал позже вторую сторону Свана. И этот второй Сван был настолько отличным от первого, что главному герою представлялось, что первый и второй Сван — два разных человека. Это бывает, когда люди ведут себя иначе «на людях», нежели дома, в семейном кругу. Бывает и хуже, когда вдруг все узнают, что ничем не примечательный, к примеру, Андрей Романыч из близлежащего подъезда — в действительности жестокий маньяк, а по нему и не скажешь, и никогда не подумаешь, бог знает что творится на свете! Но, конечно, такое бывает редко, такого почти никогда не бывает, тем более «В сторону Свана» совсем не об этом.

Роман продолжается волнительным изображением чувств ребёнка к маме, то есть его любви, которую взрослые, может, и понимали, но не старались ей потворствовать, из-за чего ребёнок сильно страдал. Он постоянно ждал маму по вечерам в своей комнате: она приходила, целовала его, желая ему спокойной ночи. Но иногда не приходила — когда в доме были гости; иногда она не дарила ему второй и третий поцелуи на прощание, которых он так ждал, так желал, и он был вынужден страдать, и он не мог уснуть, и он мучился в кровати. Как его жалко, мальчика, у которого чувства обострены, который чувствует такую внутреннюю боль, такие с ним происходят мучения, что иные взрослые не могут этого себе представить! Иные взрослые — да что там иные, большинство из них не переживали так сильно, когда были маленькими, им незнакомо такое болезненное восприятие, они не понимают, в чём дело… Видимо, страдания, настоящие, духовные страдания — это не удел большинства, которое не может жить духовным, а целиком и полностью погружено в иллюзорный и примитивный материальный мир.

Однажды главный герой не выдержал страданий, не мог дольше терпеть своего нескончаемого истязательного небытия: он выбежал вечером из своей комнаты, чтобы поцеловать перед сном маму — она уходила с отцом спать — и он думал, родители будут сердиться, его накажут, а мама не будет с ним долго разговаривать… Но он не угадал! Совершенно неожиданно его отец, наконец, заметив страдание ребёнка, которое уже было более чем очевидно, заговорил с мамой о том, чтобы она пошла и провела ночь с ним, с ребёнком, и совершенно неожиданно мама пошла, и они вечером не могли уснуть, и мама читала ему книги. Но ребёнок вполне по-взрослому понимал: это временная уступка, ведь родители хотят воспитать в нём сдержанность, хотят, чтобы он волей прекращал страдания. Благая цель, благие мотивы, но как же это чудовищно мучительно — проходить через всю эту детскую тюрьму… И невозможно не заплакать: он не так давно родился, он ещё маленький, но уже в цепях.

Сергей Никифоров, 2011