У него есть друг, которого зовут Низкий. По странному стечению обстоятельств они - Высокий и Низкий - не разлей вода. Когда-то они ходили вместе в один и тот же детский сад: Высокий помнит тот случай, когда он наделал в штаны, а Низкий в это время смеялся; потом Высокий, правда, ему как-то отомстил, но он уже не помнит как. Одно время для маленьких детей - не совсем маленьких, но всё же - существовали спортивные секции; в одну такую секцию пошёл Высокий - но... Низкий уже там был. Что касается школы, здесь их развела судьба, но они всё же виделись часто в какой-нибудь подворотне или где-то на тусовке: они жили рядом, и жили в обычном тесном городке внутри обычного Вавилона. И Вавилон так подействовал, что они объединились уже как друзья после того, как окончили свои школы и стали искать себе местечко в жизни. Низкий пошёл в ПТУ (профтехучилище); Высокий предпочёл техникум; вместе они встречались после занятий в их учебных конторах - и гуляли, и говорили за музыку, за жизнь, за историю, - но главным образом, за музыку. Они слушали тогда новую волну тяжёлого металла, и тащились, словно крейзи. Имидж был соответствующий: волосатость, мрачные выражения лиц, нелюдимость, одежда типа старых потёртых джинсовок с нашивками, высоких кроссовок и прорванных особенным манером на коленях джинсов. Вдохновенное было время, запоминающееся! Сейчас от того духа почти не осталось и следа, - но они по-прежнему любят ту музыку и любят вырядиться, чтобы пройтись по улице в том же стиле и окунуться ещё раз в ту атмосферу, что уже ушла. Конечно, атмосфера стала другой, и мир стал другим тоже. А когда-то они, окончив свои учебные конторы, искали свои пути в обычном мире. У обоих не получилось: Высокий сходил в армию, после чего пролежал в депрессии дома несколько лет разглядывая потолок, потом был институт, море розовых надежд (ни одна из которых, как выяснилось впоследствии, и не подумала сбыться), был, далее, роман с девушкой, окончившийся разбитыми с обоих сторон сердцами, была работа в офисе и во многих других местах, было, в общем, всё хреново; Низкий не отставал - правда, в армию не ходил, откосил - да и учиться продолжать не стал, не стал и особо работать - но не отставал в плане крушения всяких надежд и погружения в какую-то мрачную городскую бездну. Да, его, Низкого, выход стал - водка, Высокого - сигареты, начинённые табаком, словно начинённые чем-то свыше.

Теперь они не работают, не учатся, у них нет ничего. Высокий ошибся: он приехал обратно в Вавилон после хорошей жизни на лоне природы и поселился в нём опять. Низкий же ошибался всегда - он никуда не выезжал; Высокий его с собой не брал. И вот Высокий, затеяв очередную кутерьму с работой и потерпев как всегда поражение, звонит Низкому по телефону: мол, приезжай ко мне домой, подумаем, как жить дальше будем, подумаем насчёт чего-то лучшего, чем вавилонский мрак. И Низкий выезжает - он теперь живёт в одном конце Вавилона (впрочем, там же, где и жил), а Высокий - в другом, точно таком же тесном и препохабном.

Низкий идёт по направлению к автобусной остановке - и тут его останавливает нежданно появившийся Зубок. (Высокий помнит этого розовощёкого и краснолицего обывателя-крепыша, который, как и все обыватели, вызывает в нём одну тошноту.) Зубок говорит:

- Здорово! Ты куда идёшь?

Низкого тоже тошнит от Зубка; он говорит Зубку, что идёт покупать себе мобильный телефон; Зубок расплывается в дебильной улыбке:

- Давно пора! Я себе купил новый Sony... - Зубок перечисляет возможности нового предмета гордости всех обывателей, смотрит гордым взглядом на Низкого, показывает ему мобилку, поворачивается боком - продемонстрировать барсетку, вынимает дорогую сигарету из-за лопушиного уха и довольно затягивается...

Низкий выдыхает воздух - "дебил!" Но Зубок нечувствителен к внутренним импульсам; его заботит внешнее - конечно! - он уже, конечно, конечно, говорит о тёлках:

- Она мне не дала...

У Низкого появляется внутри щемящее чувство - как будто ему навесили где-то ниже груди тяжеленных гирь - и тянут, и тянут...

- А я ему дал! - это Зубок уже хвалится насчёт своего физического превосходства; он кому-то дал по морде - по его словам...

- Да я уже на работе... - Зубок продолжает гнать свою муть - но тут Низкий прерывает его и говорит: мол, мобильники все раскупят, мол, ему надо спешить и купить мобильную дурку последней модели!

Зубок разводит руками - типа: "давай, стань таким же обывателем, как и я!" Низкий даёт ему ладонь и сплёвывает; потом идёт по направлению к автобусной остановке и сворачивает в алкогольную палатку - ему нужно выпить, ему нужно вылить что-то из себя.

И он напивается. Автобус подвозит его почти к дому Высокого. Шатаясь, он забирается в подъезд, вызывает лифт, звонит в квартиру. Высокий открывает. Низкий проходит, снимает ботинки, в грязной уже куртке и в шапке заходит... на банкет. Что ж поделать: новый год - и родственники Высокого собрались вместе отмечать очередную фикцию. Дело такое: большая комната - посередине большой стол - за столом семейство: за одним краем - мама, папа, за другим - тётка, сестра, за третьим - бабка, четвёртый - не занят. Низкий, шатаясь, подходит к незанятому краю и садится. Впереди ему улыбается бабка; слева и справа - другие члены семьи; Высокий стоит сзади и не садится за стол: он не член семьи, как он считает. А члены семьи уже вовсю объедаются жирной едой со стола и советуют Низкому присоединяться; у них у всех под носами набитые яствами тарелки; Низкий... как будто их не слышит.

Он выпил - пьян - и думает, что в комнате находится один, и думает, что нужно снять с себя тяжесть, расстегнуть ширинку, достать шланг. Он так и делает, а в это время люди за столом округляют глаза и открывают рты, прекратив жевать. Сидящая напротив Низкого бабушка показывает изо рта непрожёванную сосиску - складывается впечатление, что она находится под гипнозом. Между тем Низкий уже вовсю гоняет шкурку; ширинка его расстёгнута, штаны спущены вниз до колен; он совершает ритмичные движения рукой; люди за столом продолжают сидеть открыв рты; Низкий доходит до оргазма и запускает из шланга струю белого семени, которое попадает в тарелки членов семьи, придавая блюдам, безусловно, изысканный вкус, и которое летит через стол к открытому рту бабки, залетает в него, бабка от неожиданности закрывает рот и проглатывает сосиску с белым соусом внутрь. Какое несчастье - она умирает на месте.

"Низкий, Низкий враг!" Высокий берёт его за шкирку и выволакивает из квартиры. Всё, говорит он, ты мне больше не друг. Низкий уходит. Высокий лежит в своей комнате и созерцает потолок... Вот и вторая бабка ушла. Она подавилась. Но она его не любила - и он не любил её... Звонок в дверь. Это снова Низкий: он говорит, что на улице холод, зима, он бы хотел остаться у Высокого. "Хотел бы?" - Высокий разрешает; они лежат в комнате с низким потолком; они говорят о смерти, а потом засыпают. Высокому опять снится армия - но он не знает, что она ему снится, он думает, что его опять забрали в солдаты, и это на всю жизнь. Это проглоченное время опять длится... Оно заканчивается утром, Высокий закуривает сигарету, идёт на кухню съесть кашу, Низкий присоединяется, они включают клипы, утро перестаёт давить танком, они собираются покинуть квартиру.

Собрав со стола объедки от банкета, упаковав их в одну сумку, во вторую они кладут кассеты с клипами и видеомагнитофон, - чтоб было, что посмотреть и переписать в квартире у Низкого, - и с таким убогим скарбом выдвигаются на мороз. Высокий, неся в руках тяжёлую ношу, как всегда глядит на небеса; как всегда те не предвещают ничего хорошего, а только плохое - в уродливом городе они и сами уродливы до бесконечности - скукожены и темны, как болотные черви. Низкий несёт рядом сумку объедков и смотрит себе под ноги, стараясь не упасть на коварном льду. "Сколько градусов? - думает меж тем Высокий, надевший на себя тёплую куртку, шапку и утеплённые штаны. - Восемь или десять - не больше - больше не нужно для того, чтобы заморозить нос и примёрзнуть ко льду". Так они по ледяному асфальту и продуваемые холодом насквозь добираются до автобусной остановки, где стоит очередь, чтобы сесть в маршрутное такси и отправиться в другой конец Вавилона. Чем он лучше? Ничем. Он ещё хуже - потому что, чем дальше, тем ещё хуже.

- Когда же мы уедем из этой тюрьмы народов? - выцеживает сквозь зубы Низкий; они стоят уже час; очередь поредела; маршрутки не ходят, хотя на металлическом расписании указан разрыв между ними в двадцать минут.

- Никогда, - мрачнеет всё больше и так донельзя мрачный Высокий. Его ноги замёрзли, его руки похожи на стойки для игры в регби - но ему не до игры; жизнь уже теряет это свойство и превращается в сплошной самообман... Где играть, если жизнь остановилась?

- Я сейчас заболею, - говорит Высокий.

Мужичок, стоящий рядом в очереди, оживляется и заводит разговор с Высоким. Мужичку нужно позарез уехать, а то он останется ночевать под открытым небом.

- Может, водки купить, чтоб согреться? - глаголет мужичок.

- Да вы что, подморозить зад хотите? - оживляется Высокий; он помнит одного парня, однокурсника в техникуме, который напился на ночь и лежал в снегу до утра... Хорошо, что нашли и спасли того парня, а то бы конец ему... Изуродован парень был порядочно: весь в язвах, как после горения в сильном огне.

- Машина, машина, - подходит к очереди толстоватого вида гражданин и улыбается; "видно, только из тепла вылез", - думает Высокий.

- Сколько? - спрашивает мужичок, стоящий рядом.

- Сто пятьдесят, - ответствует толстоватый гражданин. - Недорого, - подбавляет он.

Низкий шепчет на ухо Высокому: мол, гражданин - инородец, приехал из своей дыры и зарабатывает деньги на добрых людях.

- Здесь такая же дыра, - махает Высокий.

Между тем мужичок, которому надо поскорее уехать, не едет за сто пятьдесят: слишком дорого. А за сто толстоватый гражданин везти не согласен: слишком мало. Так они и расстаются; толстоватый же не теряется, находит в очереди даму в норковой шубе; она согласна на сто пятьдесят; машина с довольными лицами за стеклом уезжает прочь. Низкий советует мужичку посигналить рукой - авось кто-нибудь довезёт за сто; мужичок сигналит; Высокий тем временем трясётся как шатун от холода; наконец останавливается машина и подбирает мужичка; Низкий похож на истукана; маршрутки о людях забыли; очередь продолжает редеть и доходит до двух человек - собственно Низкого и Высокого.

- Пошли домой, - говорит Высокий. - Я уже заболел, а ты похож на статую.

Они берут примёрзшую ко люду поклажу и в бессильной ярости бредут обратно - отогревать у батарей замороженные носы.

Вторая проникнутая безнадёгой вылазка оказывается удачней - Высокий и Низкий находят дорогой автобус, отъезжающий в другой конец Вавилона через какой-то час. Но не такой дорогой, как машины у частных извозчиков, - хоть это радует. Хотя, радоваться чему? Они провели почти сутки в тошнотворной квартире Высокого, где его родные обыватели суетились насчёт внезапно умершей бабки: где её хоронить, на каком кладбище, а сколько стоит гроб, а поминки..? Чёрт, Высокий уже и сам бы лёг в гроб и устроил поминки; Низкий бы тоже; обыватели предъявили ему требования; но у него денег нет; они грозятся подать на него в суд.

- Забудь, - махает Высокий, - им же лучше; они готовы друг друга съесть.

- А чего им от меня-то нужно? - удивляется Низкий.

Высокий закуривает; они стоят у автобуса с вещами (тот же видеомагнитофон и те же кассеты с едой).

- Ну чего нужно обывателю? Деньги, развлечения, суета. И дебильные заботы.

Они втаскивают сумки в дорогой автобус; двери закрываются. С них сдирают больше, чем нужно, - по тридцать трудовых - Высокого - рублей. Низкий предлагает отдать деньги - но надо заехать для этого к его бабке.

- Опять к бабке?!

- Ну ты же был уже...

Да, он был - и ему там понравилось! Бабка Низкого живёт в деревне между двумя кусками Вавилона; как ни странно, Вавилон ещё не добрался до неё и не снёс, чтоб построить бетонные глыбы уродливой формы и содержания; автобус скоро подъедет к этой деревне - она на полпути к дому Низкого; Высокий согласен посетить ещё раз бабку Низкого - пожалуй, это лучше, чем гнить в заражённом городе. Пожалуй, это даже ништяк: побыть немного на свежем воздухе и перевести дух.

"Благовещенка" - подобным образом называется деревня. Символично или непривычно, - уже сейчас. Сейчас Высокий как будто бы просыпается, - город убаюкивает, убаюкивает до смерти... На деревьях лежит снег. Сегодня не так холодно, как вчера. Но Высокий уже болен простудой, присоединившейся к общей боли внутри, и поэтому незамечаемой... Они идут около дороги с носящимися по ней испражнениями Вавилона - машинами - к деревенскому домику, замечаемому вдали. Не смотря на машины, атмосфера здесь приятная, - более, гораздо более спокойная и живая, чем в том болоте, из которого двое друзей только что выбрались. На небе не так мрачно, кругом насажены деревья, с той и другой сторон дороги высятся леса, вдали мерцает озеро и - о господи! - даже светит солнце. Пускай не так ярко, как на нетронутой природе, но светит.

У бабки Низкого работает телевизор. Высокий сидит на стуле в благоухающей запахами комнате - и наслаждается: "От них не рвёт. От них исходят волны роста..." Бабка приносит в комнату хлеб и чай. Высокий и Низкий сидят за столом, рядом с ними крутятся кошки, одна из оных - та, что побольше, мама той, что поменьше - просит хлеба; Высокий отламывает; кошка поменьше просит себе; её подзывает Низкий; бабка говорит, что остальных утопила, - кошек из выводка, - и кушайте, мол, кушайте и пейте чай, говорит она, - а то остынет. Высокий и Низкий пьют чай и кормят мягкими крошками кошек... По телевизору в это же время прокручивают очередную муть: мобильный телефон - панацея от убитого времени (словно панацея от убитого естества), лапша "Роллтон" - вкуснее не придумаешь, быстрее не приготовишь (и быстрее не умрёшь), "Солпадеин" - лекарство против боли (от неё не убежать - и от лекарства тоже...) Солнце просвечивает через окно и привносит в комнату каплю света, в которой тонет весь гадостный и чёрствый мир... Стены комнаты обклеены обоями, но даже через них угадывается дыхание жизни, дыхание древесных стен! Бабушка не суетится, не спеша рассказывает о своём умершем сыне, дяде Низкого, попавшем недавно под самосвал. У Низкого наворачиваются на глаза слёзы и в них читается немой вопрос: "Что мне теперь делать? Ведь он меня любил..." По телевизору тем временем крутой дебил уничтожает дебилов послабее... Но бабка успокаивает Низкого. Высокому думается: "Горе складывается в уме как отражение жизни. И если она чудовищна, невыносима, то ум не выдерживает нагрузки - лопается и рассыпается... А чай вкусен. И хлеб тоже. Спасибо, бабушка, за доброту, которой уже не видно в людях... Политики, шуты гороховые, наперебой врут по телевизору, что всё отлично, что людям надо... надо то, что им не надо. Разбить бы телевизор. Нет, это не поможет. Сознание поднимается изнутри".

Бабушка, а вместе с ней и деревня остаются в прошлом. Настоящее - это мороз и холод, а также тяжесть в руках - сумки с видеомагнитофоном и кассетами с едой. Высокий и Низкий сошли с автобуса, не доехав до дома Низкого километра полтора. Низкого приспичило взять лекарство от простуды - так как он почувствовал себя тоже плохо - и они идут к аптеке, почему-то оказавшейся здесь, а не рядом с домом Низкого. Они заходят в аптеку - а, вот почему: за прилавком торгует его, Низкого, мамаша. Интересно, она не держит зла на Высокого? Как-то раз он пришёл к Низкому в гости (тот тогда ещё жил с мамашей в одной квартире), Низкий как всегда был пьян, мамаша суетилась на кухне насчёт еды, сестра, или кузина, приехавшая также в гости из города с труднодающимся названием, была рядом - и захотела что-то взять у Низкого. Низкий не дал. Кажется, это была какая-то вшивая фотография. Обидевшись, сестра затаила на него злобу и, воспользовавшись моментом, подставила ему подножку, когда он возвращался, утолив алкогольную жажду, с кухни. Низкий растянулся на полу. Высокому это не понравилось. Но сестра, мало того, что чуть не расшибла брата об пол своей подножкой, ещё и стала насмехаться над ним, показывая и дразня его той вшивой фотографией, которую она уже успела раздобыть из его шкафа в то самое время пока он был на кухне. Низкий рассвирепел! Как бык, он поднял своё красное тело с пола и понёсся на сестру, исторгая изо рта одну матершину, а потом врезался в неё, повалив на пол. Высокому это совсем не понравилось. Не дожидаясь, пока его быкоманерный друг забьёт свою сестру нехиленькими кулаками, - а кулаки его от водки распухли и налились кровью, - Высокий сгрёб его в сторону от сестры и сказал:

- Она уже получила своё; будет!

Но Низкий его не послушал, вырвался из рук Высокого и, снова подвалив к сестре, нанёс ей крепенький такой удар. Высокий, - понимая, что эта катавасия будет длиться ещё долго, и сестре очень сильно не поздоровится, если не закончить всё сразу и решительно, - закончил всё именно так: сразу и решительно - ударил Низкого по лицу. Низкий посмотрел на него как-то странно и осел на пол. Высокому стало не по себе. А в комнату уже прибежала мамаша и стала выговаривать Низкому за драку - и Высокому тоже. Потом она ушла, махнув и на Низкого и на Высокого и забрав с собой сестру... А Низкий и Высокий сидели в комнате одни, и Низкий плакал, как мальчик, и приговаривал:

- Ты меня ударил. Ты... лучший друг...

И Низкий плакал, а Высокий не мог его утешить, - Высокому было не по себе.

Мороз крепчает. Мамаша Низкого не держит на Высокого зла за тот случай, - Высокому это ясно: он видел её лицо; но она не дала Низкому нужное лекарство, сказала, что нет, и Низкий тянет за собой Высокого: мол, следующая аптека не дальше того дома, который отсюда не дальше, чем в сотне шагов. Они идут до того дома, который, по словам Низкого, не дальше сотни шагов, но через сотню шагов оказывается, что слова "сотня" и "не дальше" могут означать и две сотни, и всю тысячу, и даже дальше: как у древних схоластов с их чёртовым богом, придумавших, что шесть дней - это миллионы лет, а будущее и прошлое - это одно и то же, потому что всё создал бог! Да, хороша логика, не придерёшься - но хороша для тупых, совсем тупых. Высокий, может быть, и туп, но не настолько: он замёрз, и ему хочется погреться, и ему вообще хочется остановиться - тяжесть в руках уже надоела - наверно, у него уже под курткой вздулись на бицепсах вены, как у модного героя боевичка, и он уже может косить обывателей налево и направо - как траву... Низкий оставляет Высокого на какой-то продуваемой всеми ветрами заснеженной площадке между дорогой с одной стороны и свинским магазином с другой - и идёт дальше сам шукать аптеку, пообещав, что вскорости вернётся. Высокий стоит пять, десять, пятнадцать минут, заходит в свинский магазин, отогревается, стоит опять, Низкий всё не возвращается, Высокий теряет терпение - у него, кажется, начинается температура, потому что вместо того, чтобы дрожать от холода, он вдруг чувствует жар - он берёт сумку с видеомагнитофоном и кассетами и идёт шукать Низкого в том направлении, в каком тот удалился; но в том направлении, в каком тот удалился, того не удаётся найти, Высокий возвращается на площадь рядом со свинским магазином, - потому что всё в том магазине накидано и навалено, как для свиней, и с соответствующим отношением, - и Высокий уже не может видеть ни магазина, ни площади, ни стоять на холоде, - потому что он температурит, у него жар и слабость, - и он берёт снова сумку с видеомагнитофоном и кассетами и идёт прямо домой к Низкому, думая не в радужных красках о мнимом больном, а если и не мнимом, то: "прав был больной, когда сказал, что люди умирают, скорее, от лекарств, а не от болезней, которые им приснились".

Когда-то Высокий занимался и медитацией, и йогой, живя в городе, бездушном Вавилоне, - как он умудрялся это делать? Он просто напрягался изо всех сил, - делал! А сейчас он уже не может - хотя было бы прекрасно побороть простуду йогой, медитацией, духовным усилием! Но... его усилие было бы ничтожно. Он бы сам от него пострадал - в конечном итоге; он уже страдал, но только раньше этого не замечал, - он думает: "Здесь это неестественно". Может быть, он и ошибается, но не намного: Вавилон насквозь искусственный и прогнивший - камень, ставший калом.

Высокий заходит в подъезд шестнадцатиэтажного дома. Уродливая башня, заточившая в себя людей! Поэтому-то они и болеют, поэтому и гниют, и разлагаются вместе с городом... Высокий звонит в квартиру:

- Ты уже здесь?

Ему открывает Низкий; он говорит, что купил себе лекарство от простуды и уже выпил; а Высокого он потерял, прийдя на то место, где его оставил, и не найдя.

- Ты что, меня бросил? - интересуется Высокий.

- Нет, - ответствует Низкий, - и не думал. Я думал, ты уже ушёл...

- Куда ж я пойду без тебя? - Высокий заходит в квартиру Низкого и раздевается. - Значит, потерялись в двух шагах, как кошка и собака.

- Как кто? - Низкий, кажется, не расслышал.

Высокий проходит с ним на кухню.

- Ну, я говорю, за ними никто не присматривает, когда они брошены.

Они садятся за столом, Высокий закуривает; Низкий сообщает, что нельзя дымить в квартире, Высокий бычкует свою палочку смерти; Низкий хлопочет насчёт чая, напирает на водку, Высокий отказывает ему в его отдушине, заметив:

- Сейчас не время. Нужно подумать о главном.

- О чём? Погонять шкурку?

- Нет, - морщится Высокий. - Нужно сделать нашу жизнь лучше. Например... ты готов выехать в путь?

Да уж, Низкий, конечно, готов. Что ж ему, бросать квартиру? Ради..? "Вот затянуло, - думает Высокий, - и его... его!" - Низкий тем временем разливает по чашкам слабенький чай, достаёт из сумки объедки и складывает их на стол, затем включает радио, включает телевизор, достаёт из другой сумки видеомагнитофон и подключает его к ящику...

- Прилягу пойду, - говорит Высокий, глотнув чая и чуть не выплевав его на пол. - Нездоровится что-то.

Нездоровится что-то и Низкому.

Проходит два невыразимо тоскливых дня. Высокий пролежал пластом на кровати Низкого, в его комнате, всё это время; Низкий спал на кухне; они говорили за поездку в далёкую страну, подальше от темноты и тошноты, что их окружают теперь - но к определённости никакой не пришли.

- Умереть бы.

- Ты уже готов?

- Я - да; а ты? - говорит Высокий и идёт снова лежать на кровать; Низкий не возражает; но, подумав о том, что Высокому нужна помощь, он приходит к нему и садится с краю.

- Может, нужна помощь?

- Никакая...

Они снова говорят за поездку; Низкий мог бы сдать квартиру - и на полученные деньги взять билет на самолёт, - как бы в теории. А на практике? На практике у него нет особого желания куда-то уезжать. И ему не надоело прозябать в четырёх стенах, в этой клетке под названием "квартира"?

- Ты понимаешь, - глаголет Низкий. - Я просто знаю, что лучше не будет. Пять лет назад я ещё ни о чём таком не думал... не думал, что будет такое дерьмо. - Низкий нервно улыбается. - Десять лет назад я радовался, и не думал о водке... - Низкий тяжело, крайне тяжело вздыхает. - А сейчас она меня убивает, эта водка, это дерьмо... Ты понимаешь, я знаю, что...

- Я это уже слышал, - перебивает Высокий. - Ты мне скажи: ты поедешь или нет?

- Я подумаю, - говорит Низкий и угрюмо плетётся на кухню прилечь; а Высокий думает, что Низкому нужна какая-то сила, которая в нём есть, но её недостаточно, её не хватает, и её нужно добыть - обязательно нужно добыть - во что бы то ни стало - иначе он умрёт - скоро - очень скоро умрёт - от своих болезней и всего этого... его единственный человек, которого он любит, потому что другие заставляют его страдать.