Живёт на свете один человек. Далеко он отстоит от размышлений - очень. Не волнует его будущее - совсем. А, скажем, откуда пошли его предки и, следовательно, кем он является - не знает совершенно. Можно спросить: для чего живёт?

<Родился - вот и живу,> - мог бы он ответить примерно так. Вот и живёт в мелочном довольстве и праздной безмятежности. И не тужит. Он смекнул, что есть установленный на случай чего стандарт, и чуть что - сразу заговаривает им душу.

 <Мне бы что-нибудь попроще. Мне бы, как обычно. Я всё равно ничего не изменю,> - вздыхает он, едва заметит трудность. Поэтому избегает всякого труда - особенно умственного, - но делает важный вид и считает себя работягой.

Выглядит он как обычно - как выглядит большинство - и от своей жизни не ждёт ничего, кроме того, что и так есть. Это удобно. Оно уже есть, а его ещё ждать.

Редко с ним случается что-либо интересное и необычное. И всё же однажды он сталкивается с очень непохожим на себя человеком, которого не может обойти. И - не зная, что делать - оглашает стандарт:

- Я русский, и я горжусь тем, что моя страна - самая большая в мире, а народ - самый великий.

Вот смекалка. <Но разве величина пирога говорит что-нибудь о его начинке?> - думает повстречавшийся человек. И предлагает великому гордецу потрудиться:

- Почему ты считаешь, что ты - русский - лучше других?

Странно слышать это русскому. Не известно ему, что его необычный собрат - из небольшой страны с небольшим населением, но когда-то пережившим такое величие, какое русскому, как образно выражаются, и не снилось. Только где же гордость?

- Не знаю почему, - отвечает русский. - Я никогда раньше об этом не думал. Когда-то давно, когда я был маленьким, меня так учили, а сейчас я просто к этому привык.

Могучий русский характер и духовная сила? Или же абсолютное безволие и бессмыслица? Очевидно, что наслышанные люди останутся разочарованы. Но встреченный русским человек - иной.

- Нет никаких оснований для того, чтобы так считать, - говорит иной. - Не оправдание ни заученная с детства и до сих пор не осознанная мысль, ни привычка, обратившая тебя в рабство.

Строго и жёстко? Но всё направлено на то, чтобы открылась, наконец, русская душа - душа, которая некогда была широкой, как поле необычайно красивых цветов, а теперь сузилась и сильно запущена.

- Я не хочу об этом думать - загружаться! - нервничает русский. - Мне и так хорошо, чего мне ещё? Ты ещё скажи оставить эту мысль и привычку!

<Пирог - большой, но разве от этого он не может испортиться?> - размышляет иной. Он понимает, что осознать правду русскому неприятно, - но ведь дальше будет хуже. И он говорит:

- Если ещё хочешь быть счастлив, оставь слабость, чтобы обрести силу.

Но не легко русскому трудиться. Не хочет он открыться. Отменили крепостной режим давно - и какой толк? Его сознание до сих пор в положении крепостного.

- Я и так счастлив. Надоел ты мне! - раздражён русский. - Сейчас пойду напьюсь водки, погуляю, а потом - на боковую. Этим и буду рад!

Да, не красивыми цветами засеяно русское поле. <Что посеем, то и пожнём,> - сказывают русские. Вот было бы пшено и рожь, но что жать, когда одна крапива да бурьян?

- Ты считаешь, что ты - русский - настолько велик, что вместо размышления обойдёшься бесцельностью? - точно вспахивает русское поле собеседник.

Только что русскому?! Масштабы запущения таковы, что, как видно, одной прополкой не обойтись. Объяснить бы русскому, что сорняки надо вырывать, и вырывать с корнем - но куда там!

- Кончай базар, - махает он на всё, - пойдём лучше вместе выпьем!

- Зачем пропивать свою душу?

- За что? - подхватывает он, уже не обращая внимания на трудности. - Давай выпьем за нашу встречу! Ты да я, да мы с тобой, разве не весело?

Иному человеку было весело до встречи с русским. Сейчас грустно. Но от этого он не пьёт, как не пьёт при любых неприятностях. Они его только закаляют.

- Нет, не весело, - признаётся иной.

- Ты что, не русский? - останавливается, как в столбняке, русский. Что он ещё может спросить? Сознание, кажется, раскрепощается и покидает его, - оно ему, как говорят, по боку. Возможно, оно покидает его насовсем. И поделом!

- Не русский. А пирог прогнил насквозь.    

- Какой пирог? - продолжается столбняк, но русскому и не нужен ответ - он уже махает рукой и идёт пить, гулять и лежать. Кругом большинство таких как он - самых великих людей на свете, - которые составят ему компанию и не будут задавать трудные вопросы.

<Хорошо быть русским!> - решает русский и уходит.

Не знает он, что иной человек, с которым он говорил, монгол. <Когда-то мои предки считали так же как русские, но они вовремя одумались, и пирог, хоть уменьшился, не сгнил. Он даже стал свежее.> Эта мысль радует монгола! Он, почувствовав голод, идёт есть пирог и становится счастливым.

А русский, пропив свою душу и прогуляв с водкой жизнь, просыпается утром, валяясь в грязной водомойне, и чувствует скверный запах. <Чего это?> - он так и не понимает, что это - запах гнили от него. Только что ему?! Ему не до этого. Ему плохо. Обычный стандарт уже не помогает.

Неуклюже поводив носом из стороны в сторону, русский отмахивается от всего - он уходит в водомойню с головой!